Р. Гордон - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?]
Эрналь повесил трубку и повернулся к Бруно:
— Если вы желаете посмотреть фильм…
— Буду очень рад.
— Напомните мне ваше имя, я оставлю записку на контроле. Среда, 22 часа 30 минут, — добавил Эрналь, и Бруно отметил это в своем блокноте. — Два места?
— Да, пожалуйста. Бруно Мерли.
Бруно поднялся и направился к лестнице. Понимая, что Эрналь не проводит его, молодой человек обернулся:
— Я не спросил вас, собираетесь ли вы снять еще фильм?
Эрналь пристально смотрел на край стакана, будто там надеялся найти ответ.
— Думаю, уже поздновато, — ответил он наконец.
— Я занесу вам фото и сценарий в ближайшее время, — заверил Бруно.
На этот раз Эрналь промолчал, все еще рассматривая опустевший стакан. Был ли он пьян?
Бруно спустился по лестнице и пересек зал магазинчика.
— До свидания, — бросил он Тони, но тот ему не ответил.
Сев в свой автомобиль, он заметил на своей левой коленке желтоватую пыль и стал яростно отряхивать брюки, безуспешно пытаясь их полностью отчистить.
* * *На следующее утро Анна, телефонистка с коммутатора, все время оборачивалась, выглядывая через стеклянную дверь в коридор. Но лишь заметив вошедшего Бруно Мерли, всем своим видом изобразила страшную занятость работой. Тем не менее она очень надеялась на благодарность молодого человека, и ее желание сбылось.
— Ну что, как статья?
— Немного растянута, — ответил Бруно с забавным отчаянием. — Доре урезал на три четверти. Так что я мало что выгадал…
Анна казалась столь расстроенной, что он тут же приободрил ее:
— Это нормально. От меня требовалось несколько сплетен, а я взялся за размышления о трудностях становления звезды и сохранении своего лица…
На пульте загорелась лампочка, Анна вставила штепсель, но прежде чем ответить, попросила Бруно принести ей экземпляр бюллетеня, как только тот выйдет из печати.
Первые экземпляры бюллетеня «Франс Пресс» вышли около 11.00. Пять минут спустя Бруно пришел к Анне и протянул театральную страницу, сложенную таким образом, чтобы выделить статью. Десять строчек в самом низу последней колонки под рубрикой «Если вы хотите больше знать». Читатели «Франс Пресс», проявляющие интерес к подобной информации, могли узнать, в каких условиях был снят фильм Жана-Габриэля Эрналя, «показанный вам вчера вечером по второму каналу». Непривычные для тех времен условия: отсутствие студии, минимальная техническая группа, пять актеров, включая и постановщика, в те времена бывшего мужем главной героини, и съемки сцен в хронологическом порядке.
Все то, что относилось к карьере Франсуазы Констан, было безжалостно выброшено. От исполнительниц трех главных ролей остались только имена без комментария: Франсуаза Констан, Даниэль Пакен и Лена Лорд.
Напротив, Фабрису Фонтеню Клод Доре даже добавил пару строк: «Фабрис Фонтень, в настоящее время снимающийся в Испании в фильме „Прощай, Техас“, вернется в Париж через несколько дней, чтобы сыграть Мишеля Строгова в новой версии знаменитого романа Жюля Верна».
Эта новость взбудоражила мадам Левассер, страстную поклонницу таланта Фабриса Фонтеня.
«Мишель Строгав — подходящая для него роль», — подумала она, удаляясь от журнального киоска, стоящего на углу авеню Опера и улицы Пирамид.
Мадам Левассер была консьержкой в доме 29 по улице Аржантей, там, где проживала Франсуаза Констан. Впрочем, она всегда сожалела, что, приглашая к себе друзей, актриса не вспоминала про Фотеня, ибо это было единственной возможностью для мадам Левассер приблизиться к своему идолу.
Но со временем злость значительно поутихла, постепенно ослабевая, по мере того как падала популярность Франсуазы Констан. Уже несколько месяцев мадам Левассер свободно оперировала такими фразами, как «Бедная мадам Констан…»
Часто мадам Левассер также повторяла, и при этом ее полное лицо затуманивалось:
— Она не смогла справиться со своей карьерой. — И со вздохом добавляла: — Мне ее жаль, понимаете!
«Фабрис Фонтень — вот истинная звезда», — говорила она сама себе, поднимаясь по улице Аржантей.
Она все сравнивала его успехи с тем забвением, в которое погружалась Франсуаза Констан, и делала заключение: «Может быть, мужчинам легче удержаться на коне…».
Едва консьержка вернулась в свою будку, как ее позвали:
— Мадам Левассер!
Она узнала голос мсье Кутюрье — спокойного старика, занимавшего квартиру под той, что принадлежала Франсуазе Констан.
Спрашивая себя, что могло заставить его так кричать, и открыв дверь, она прошла в холл, где широкая лестница вела наверх.
— У вас неприятности, мсье Кутюрье? — осведомилась она и в тот же миг почувствовала на своем лице воду.
Удивленная, она отступила на шаг: лило с лестничной клетки. Консьержка посмотрела вниз и увидела все увеличивающуюся лужу на ковре вестибюля. На ступеньках, по которым она торопливо поднялась, тоже была вода.
Старик в промокших домашних туфлях ждал ее на лестничной площадке третьего этажа.
— Это у мадам Констан, — сказал он, указав на дверь квартиры актрисы.
— Вы звонили к ней?
— Да, она не отвечает.
— Не уходите, у меня внизу запасные ключи.
Консьержка машинально сняла обувь и, оставшись в одних чулках, быстро сбегала туда и обратно.
— Надеюсь, ничего серьезного не произошло, — сказал мсье Кутюрье, видя, что она поднимается.
Поток воды вырвался из открытой двери и, заливая лестничную клетку, хлынул к выходу. Мадам Левассер инстинктивно устремилась в спальню, расположенную в глубине квартиры рядом с ванной комнатой.
После некоторого колебания мсье Кутюрье решился проследовать той же дорогой.
В полутемной комнате всплыли ковры, но в ванной горел свет и дверь оставалась открытой.
Оба крана уже скрылись под водой, но по буруну было видно, что открыт только кран холодной, и поток прозрачной воды бесшумно стекал через край ванны.
А на дне ее просвечивало тело Франсуазы Констан, обнаженной в своем прозрачном саване. С закрытыми глазами актриса казалась спящей, и мадам Левассер не слишком испугалась. Она наклонилась, чтобы закрыть кран и остановить воду.
Глава четвертая
Клод Доре, один из редакторов «Франс Пресс» и ответственный за специнформацию, был столь неприметен, что коллеги даже не задумывались над его возрастом. Свое шестидесятилетие встречал он очень скромно. Ничто не привлекало к нему внимания, и журналисты-новички, встречавшие его в коридоре в первый раз, принимали Доре за обычного чиновника.
«Это Клод Доре», — гласил заголовок старой газеты.
Там, широко раскрыв глаза от удивления, можно было увидеть совершенно иной образ широко известного журналиста.
— Его можно назвать как угодно, но только не Доре! — воскликнула однажды молодая секретарша.
Среднего роста, нормального телосложения, Доре вечно носил роговые очки и оставался верен галстуку цвета ночного неба. Шутники перешептывались, что у него он один, но на эту шутку уже никто не реагировал.
Те, кто работал под его руководством, знали его настойчивость и волю, и боялись вспышек гнева, предвестником которых было появление красных пятен на шее. Про его личную жизнь никто не знал: был ли он женат, имел ли детей. Говорили, что он женат на «Франс Пресс», и это было почти правдой. В жизни Клода Доре царила только работа.
Когда он, по обыкновению молча, входил в редакционный зал, присутствующие журналисты реагировали, как на вход генерала в казарму.
— Мерли, — сказал он, — ты попадешь на первую страницу!
Доре «тыкал» всем сотрудникам. Удивленный Бруно ждал продолжения.
— Франсуаза Констан мертва, — продолжал Доре, — возможно, несчастный случай.
— Ну и что? — удивился Бруно.
— Возьмешь скорбное фото с подписью: «Трагический уход Франсуазы Констан: утонула в собственной ванне». Ну же! Чего ты ждешь?..
Молодой человек кинулся к машинке и забарабанил по клавишам с таким жаром, что его сотоварищи понимающе переглянулись: «Этому маленькому собирателю сплетен наконец улыбнулась удача…». Оставалось только скорбеть о кончине бывшей звезды. А затем цинизм, деланный или реальный, взял верх.
— Под фото пойдет ее история, — размышлял вслух Доре.
— «Она предпочла ночь тени», — смеха ради предложил Бруно, даже не подумав, что его формулировка будет подхвачена.
Но глаза Доре за стеклами очков блеснули.
— Неплохо, неплохо, — согласился он. — Может быть, несколько меланхолично, но так даже лучше…
— А что это означает? — спросила одна из секретарш.
— Что она предпочла смерть забвению, — объяснил Доре.
— Но тогда она совершила самоубийство?
— В принципе, нет, но твоя реакция доказывает, что формулировка верна, потому что она двусмысленна… Можно предположить, что она желала покончить с собой.
